родители были живы, но обеспечить постоянный уход не могли, так что она с младенчества находилась под опекой государства. К старшим классам школы Нива поселилась в номере квартирного типа в мотеле, опровергая убеждение, что лишь проститутки вынуждены мириться с таким жильем.
Тогда они за полночь засиделись в номере Грейс Маклеод, пока не стали клевать носом, обсуждая всякое, в частности собственное изумление при виде явной беременности Мэрибет Литтл, приставленной к ним редакцией и опекавшей их в отеле и офисе. Вдруг кто-то спросил: «А кто тут девственница?» Сейчас невозможно установить, кто его задал, но все стали ждать, когда поднимутся руки. Этого не произошло. Постепенно все взгляды оказались устремлены на Ниву как на самую младшую, второкурсницу, но та лишь густо покраснела. Грейс шокированно посмотрела на нее, но, возможно, этот шок был деланым; обычная практика для женщин в 1950-х. По опыту Нивы – несмотря на то, что женщины говорили или в чем признавались, – кто-нибудь успевал «соблазнить» большинство из них прежде, чем им исполнялось восемнадцать. В самом деле, когда Нива стала учиться в Стэнфорде, она изумилась тому, что оставалась одной из немногих девственниц и была весьма востребована на традиционных стэнфордских «танцах после чая», присутствие на которых подразумевало, что девушка невинна.
В понедельник утром приглашенные редакторы все вместе завтракали в кофейне «Барбизона», и Сильвия с удовольствием обнаружила, что имеет возможность купить себе за пятьдесят центов кофе, сок, яйцо и два кусочка поджаренного хлеба. Она надела светлый костюм, чтобы произвести хорошее впечатление в первый рабочий день, но в последнюю минуту из носа обильно пошла кровь, костюм был испорчен, и ей спешно пришлось переодеваться. Дженет Вагнер решила, что для первого дня как нельзя лучше подойдет белое с синим клетчатое платье с пояском, белая шляпка и белые же туфли (несмотря на ежегодные мольбы редакции «Мадемуазель» не приходить в белых туфлях). Шляпка Дженет, размером с особо крупное чайное блюдце, казалось, просела под грузом искусственных фруктов, точно лоток на фермерском рынке. При виде нее Сильвия захихикала. Накануне ей не терпелось присмотреться к конкуренткам – в особенности к Дженет Вагнер, победительнице конкурса эссе. Выглядела Дженет вполне конкурентоспособно: высокая натуральная блондинка с широкой улыбкой, но стоило ей открыть рот, оказывалось, что выговор у нее тягучий, простонародный. Дженет увидела, как на лице Сильвии проступило разочарование. А та не сочла нужным скрыть презрение; весь месяц за глаза называла Дженет не иначе, как «деревенщина», а колледж Нокс из Гейлсбурга, Иллинойс, путала с колледжем Ноксвилл из Теннесси, сколько бы раз Дженет ни поправляла ее. В романе «Под стеклянным колпаком» Дженет станет Бетси, «коровницей из „Поллианны“» [16]. Но ничто не было столь же относительным и преходящим, как место в быстро установившейся иерархии среди приглашенных редакторов сезона 1953 года: «белый берет из соломки», принадлежавший Сильвии, неизменно и гордо красовавшийся на ее голове весь месяц, смахивал на старый выброшенный фрисби и легко мог составить конкуренцию в нелепости блюдцу с фруктами, которое носила Дженет.
Еще среди приглашенных редакторов была темноволосая любительница яркой помады из маленького городка в штате Айова: начинающая певица по имени Лори Глейзер, тоже находившаяся на нижних ступеньках географической иерархической лестницы. Но сельская часть Айовы, казалось, больше занимала Сильвию [17], чем Гейлсбург, Иллинойс, и она жалела лишь о том, что родители Лори предпочли жить не на ферме, поскольку считала, что на ферме «ужасно романтично». Лори мечтала победить в конкурсе с первого курса колледжа, но только на четвертом смогла справиться с эссе требуемой формы. Очутившись в Нью-Йорке, она ужасно радовалась всему происходящему. В первое утро, вспоминает она, все девушки, эти «невинные души эпохи Эйзенхауэра», шагали в ряд, держась за руки, из «шикарного» «Барбизона» в «шикарный» офис «Мадемуазель» на «шикарной» Мэдисон-авеню (Мэд-ав.). Крайне сомнительно, что семнадцать девушек могли идти рука об руку по улицам Нью-Йорка от самого отеля. Но в июне 1953 года в сказку хотелось поверить не только Сильвии.
Когда «приглашенные реды» [18], как звала Сильвия себя и остальных, появились в здании «Стрит энд Смит» на Мэдисон-авеню, дом 575, они вошли в лифт и поднялись на этаж «Мадемуазель» и собрались в кабинете Бетси Талбот Блэкуэлл, «втайне поздравляя себя с победой». Б. Т. Б. встретила их в черно-белом платье с цветочным рисунком [19]: вид у нее был ухоженный и цветущий, пусть фигура слегка пухловатая и коренастая. После традиционной проповеди Блэкуэлл о здоровом образе жизни (сопровождаемой затяжками бесчисленных сигарет, которые зажигались спичками из персональных коробков блестящего серебряного цвета с черной монограммой «Б. Т. Б.») их представили остальным редакторам и выдали формы для заполнения в зеркальном конференц-зале.
На обед девушек разделили по группам и отправили с кем-то из редакции; тогда-то, если не раньше, Сильвия и догадалась, что ее определили к числу избранных; вместе с самой Б.Т.Б. и Сирилли Эйблс, ответственным редактором, они пошли в знаменитый отель «Дрейк» пить шерри, есть салаты от шеф-повара и обсуждать писателей и журнальную жизнь. Другие догадались совершенно точно: по тому, как с Сильвией носятся, Динни Лейн стало все ясно. Тем мучительнее переживались ошибки того дня.
Сильвия и Нива ждали лифта в вестибюле [20], куда спускались в перерыв купить кофе. И без устали болтали о событиях того дня, удивленные, что редакторы «Мадемуазель» оказались вовсе не такими шикарными, какими можно было ожидать; нет, это настоящие деловые женщины, очень собранные, но совершенно точно куда меньше заинтересованные в том, о чем пишут отделы моды и красоты, считающиеся рангом пониже редакторских. Сильвия заметила, насколько они разношерстная компания, Нива вторила ей, сказав, что Бетси Талбот Блэкуэлл похожа на усердную ирландскую прачку. При этом Нива подразумевала, что это комплимент; однако Блэкуэлл, которой вскоре донесли, так не посчитала (в последующие годы в список инструкций для приглашенных редакторов включили строгое предупреждение «не обсуждать журнальные дела в вестибюле и в лифтах»). Ниву и Сильвию немедленно вызвали в «будуар», как прозвали украшенный изображениями туфель кабинет, и устроили нагоняй. Ниве сказали, что ее взяли из благотворительности, а Сильвию обозвали бездарной и вообще, если бы ее маменька не была знакома с Сирилли Эйблс и не снабжала ее хорошо вышколенными секретаршами… Сильвия заперлась в туалете: ее рыдания разносились по всему коридору. Нива тоже плакала; в таком жалком виде их обеих вызвали к ужасно нетерпеливому Герману Ландсхоффу, который пожаловался, что привык фотографировать профессиональных моделей, а не всхлипывающих дилетанток. Неважно, готовы, нет – он сделал их официальные снимки для августовского номера.
Все еще настроенная на сказку, а не